vadda: Многообразная судьба Легендарная задача

vadda: Многообразная судьба Легендарная задача: "Э.Т. Белл (E. T. Bell), автор остроумной книги 'Люди Математики' ('Men of Mathematics'), опубликованной в 1937-м году, сокрушался о 'мелких дрязгах по поводу пальмы первенства, пятнающих историю науки'. Однако в те давние времена, когда не было ни блогов, ни e-mail, ни веб-сайтов, люди соблюдали правила внешнего приличия. В 1881-м году у Пуанкаре, работавшего в Канском университете (University of Caen), возник конфликт с Феликсом Клейном (Felix Klein), немецким математиком из Лейпцига. Пуанкаре опубликовал несколько статей, в которых описал определенный класс функций, назвав их 'фуксовыми' ('Fuchsian'), в честь другого математика. Клейн отправил Пуанкаре письмо, в котором отметил, что и он сам и ряд других математиков тоже проделали значительную работу в исследовании этих функций. Между Пуанкаре и Клейном завязалась вежливая переписка. Последними словами Пуанкаре, произнесенными по этому поводу, было гётевское 'Name ist Schall und Rauch', что в приблизительном переводе соответствует шекспировскому 'Что в имени тебе моём?'.

Этот вопрос, по существу, задают себе и друзья Яу. 'Меня начинает выводить из себя то, что Яу чувствует необходимость во всё большем числе признаний своих заслуг', сказал Дэн Струк из MIT. 'За время своей карьеры он совершил массу великолепных открытий, за которые им были получены не менее великолепные награды. Он выиграл все мыслимые и немыслимые призы. Его стремление нажиться и на этой истории выглядит несколько недостойно.' Струк указал на тот факт, что двадцать пять лет назад Яу сам был в похожей ситуации. Наиболее выдающееся открытие Яу, многообразия Калаби-Яу, имело огромное значение для теоретической физики. 'Калаби изложил основные принципы программы', сказал Струк, 'В каком-то смысле Яу был Перельманом Калаби. Теперь он находится по другую сторону баррикад. Он не испытывает ни малейших угрызений совести, когда ему приписывают основную заслугу в исследовании многообразий Калаби-Яу. Но сейчас он, похоже, возмущен тем, что Перельману отдают должное за завершение программы Гамильтона. Не знаю, приходила ли ему в голову такая аналогия'.

Математика в большей степени, чем другие научные дисциплины, опирается на сотрудничество ученых. Большинство задач математики для своего разрешения требует усилий нескольких человек; в этой области науки были выработаны критерии оценки индивидуального вклада каждого ученого, работавшего над задачей - критерии не менее строгие, чем сами математические законы. Как заметил Перельман : 'Если все честны, то обмен идеями - совершенно естественное явление'. Многие математики рассматривают поведение Яу в случае с гипотезой Пуанкаре как нарушение базовой этики и беспокоятся о том ущербе, который был нанесен математике в целом. 'В математическом сообществе нет места политике, власти, контролю; они угрожают нарушить чистоту нашей области науки', сказал Филлип Гриффитс.

Перельман любит ходить на оперные представления в Мариинском театре в Санкт-Петербурге. С того места где он сидит - на самом верху, на галерке - нельзя разглядеть выражения лиц исполнителей или детали их костюмов. Но Григория интересуют только их голоса; по его словам, акустика там, где находится его место - лучшая в театре. С похожей отстраненностью Перельман взирает на науку и на большую часть окружающего мира.

Мы прибыли в Санкт-Петербург 23-го июня 2006-го года. Незадолго до этого мы отправили несколько сообщений на e-mail адрес Григория в институте Стеклова, надеясь организовать нашу встречу; ответа от Перельмана мы не получили. Мы поймали такси и доехали до дома Григория, но, не желая вторгаться в его личную жизнь, не стали его беспокоить. Мы оставили в почтовом ящике Григория сборник статей Джона Нэша и карточку, на которой написали, что будем ожидать его на следующий день на детской площадке неподалеку. Перельман на эту встречу не пришел, и мы оставили в его почтовом ящике коробочку чая из тапиоки и записку с некоторыми вопросами, которые мы надеялись с ним обсудить. Мы повторили этот ритуал еще раз. В конце концов, будучи уверенными, что Перельмана нет в городе, мы позвонили в дверь его квартиры, надеясь поговорить хотя бы с его матерью. Женщина, открывшая нам дверь, пригласила нас внутрь. В тускло освещенном коридоре нам навстречу вышел Перельман. Оказалось, что он не проверял свой e-mail в Стекловке в течение нескольких месяцев и всю неделю не брал почту из ящика. Он понятия не имел, кто мы такие.

Мы договорились встретиться следующим утром, в десять часов на Невском проспекте. Перельман, одетый в спортивную куртку и легкие мокасины, устроил нам четырехчасовую пешую эксурсию по городу, рассказывая о каждом встреченном здании и комментируя открывающиеся виды. После этого мы отправились на конкурс вокалистов, проходивший в Петербургской консерватории, и провели там около пяти часов. Перельман несколько раз повторил, что расстался с математическим сообществом и больше не считает себя профессиональным математиком. Он упомянул об одном эпизоде из прошлого, когда у него произошел спор с коллегой по поводу авторства одного доказательства; Перельмана привели в ужас расплывчатые представление об этике, царившие в математике. 'Чужаками считаются не те, кто нарушает этические стандарты в науке', сказал он. 'Люди подобные мне - вот кто оказывается в изоляции'. Мы спросили Григория, читал ли он статью Као и Чжу. 'Мне не совсем понятно, в чем состоит новизна их доказательства', сказал Перельман. 'По-видимому Чжу не смог понять часть моих выкладок и ему пришлось их переработать'. По поводу Яу Перельман сказал : 'Не могу сказать, что я возмущен его поведением. Есть люди, поступающие гораздо хуже. Разумеется, существует масса более или менее честных математиков. Но практически все они - конформисты. Сами они честны, но они терпят тех, кто таковыми не являются'.

Перспектива получения Филдсовской медали заставила Григория окончательно порвать с математикой. 'Пока я оставался незаметным, у меня был выбор', объяснил Перельман. 'Либо крепко всем насолить' (поднять шумиху по поводу нечистоплотных методов в науке), 'либо промолчать и терпеть отношение к себе как к домашней собачке. Теперь, когда я превратился в очень заметную персону, я не смогу и дальше молчать. Вот почему я был вынужден уйти'. Мы спросили Перельмана, не думает ли он, что его отказ от Филдсовской медали и уход из науки лишает его возможности повлиять на состояние дел в математике. 'Я не политик!', сердито ответил Перельман. Григорий не стал отвечать на вопрос, распространяется ли его отказ от наград и на приз в один миллион долларов, назначенный институтом Клэя. 'Я не буду принимать никакого решения до тех пор, пока награда не будет предложена', сказал он.

Михаил Громов, русский геометр, сказал, что понимает логику Перельмана : 'Для великих дел необходим незамутненный разум. Ты должен думать только о математике. Все остальное - людская слабость. Принять награду означает проявить слабость'. Отказ Перельмана от Филдсовской медали может показаться кому-то высокомерным, сказал Громов, но его принципы вызывают восхищение. 'Идеальный ученый занимается только наукой и не думает больше ни о чем', сказал он. 'Перельман хочет соответствовать этому идеалу. Не думаю, что он в самом деле живет в идеальном мире. Но ему очень этого хочется'."